Всегда приятно, когда люди достигают профессиональных высот в своем деле. Вдвойне приятно, когда они при этом не стесняются делиться своим опытом. На днях мы встретились в режиме онлайн-конференции с музыкантами группы «Оргия Праведников» — Юрием Руслановым, Алексеем Бурковым и Артемием Бондаренко.
Часто музыкальные журналисты спрашивают артистов о текстах песен или творческих планах. Нам же был интересен профессиональный подход музыкантов к своему делу. Мы прекрасно поговорили об особенностях студийной работы, психологии музыканта во время записи или концерта, о том, что же за «хитрый механизм» представляет собой рок-группа…
Получившееся большое интервью, как нам думается, будет интересно не только поклонникам группы Оргия Праведников, но и широкому кругу музыкантов, которые хотели бы получить «добрый совет» от более опытных коллег.
SAMESOUND.RU: Для создания демо-записи стоит ли отправляться на профессиональную студию или все работы можно провести дома, на собственной домашней студии?
Алексей Бурков: Здесь стоит отметить один момент. Домашняя студия — это хоть и домашняя, но именно студия и на ней можно записаться так же качественно, как и на любой другой. Если есть хорошее помещение, шикарный звуковой тракт, то чем все это, собственно, будет отличаться от профессиональной студии? Да ничем! Единственное что — дома вряд ли получится записать живые барабаны, мощные гитарные риффы и аналогичные по громкости источники звука.
Артемий Бондаренко: У нас на студии бывает довольно много клиентов, которые приходят записать только барабаны, а потом с записанным материалом отправляются в свои более привычные условия, работать дальше. Бывает, что потом еще приходят к нам для реампинга гитар, например.
В принципе, в наше время есть огромное количество способов сделать хорошую качественную запись. Не говоря уже о том, что проекты можно отсылать хоть в США для сведения и мастеринга или того же реампинга. Ну, это для тех, кто хочет получить «настоящий американский звук».
Алексей Бурков: Кстати, у нас есть один клиент, который записывает барабаны в Штатах, а над всем остальным работает в нашей студии. И если не ошибаюсь, то барабаны он потом все равно переписал у нас. Для нас это был интересный опыт — получить американский мультитрек с барабанами на руки… в итоге, что могу сказать — барабаны, записанные у нас, звучат ничуть не хуже, а в некоторых нюансах даже очевидно лучше, чем тамошние, не Боги горшки обжигают, как говорится.
Юрий Русланов: На самом деле, само понятие домашней студии достаточно размыто — домашняя студия домашней студии рознь. Вот, к примеру, у меня есть домашняя студия, но половина альбома Оргии Праведников «Шитрок», и изрядная часть второй части «Для тех, кто видит сны», которую мы скоро представим, записано в ее стенах — результат можно послушать на наших альбомах.
Для «Шитрока» в ней мы писали вокал, флейту, балалайки, гармошки, трубы. На основной студии записывали только ударные, бас, электро- и акустическую гитару, то есть преимущественно все громкие инструменты.
Но нужно понимать, что мне очень повезло, и у меня очень хорошо звучит комната, в которой находится студия и, плюс к этому, весь тракт специально подобран — точно такой же, как на нашей основной студии, чтобы не было отличий в качестве записываемого материала.
Алексей Бурков: Мы бы и акустическую гитару записывали у Юры дома, но в какой-то момент у Сереги (Калугина — прим.ред.) появился Martin 1969 года из бразильского палисандра, обладающий такой мощью, такими «яйцами», что в Юриной комнате ему просто тесно. Понадобилось другое, более просторное и продуманное, с акустической точки зрения, помещение.
Все-таки на нашей основной студии есть такая вещь, как акустический дизайн — сэндвич-панели, многослойный пол, отражающие и поглощающие поверхности. Мы постарались сформировать на студии акустику помещения так, чтобы нам нравилось — с большим количеством «воздуха» и без паразитных резонансов. Там отлично звучат и акустическая, и электрическая гитара, и барабаны, и бас.
По большому счету, акустика студии — это такой же музыкальный инструмент, как и любой другой. Я бы даже сказал, что это главный музыкальный инструмент в вопросах звукозаписи. Так что, если сформировать дома правильную акустику, то мы возвращаемся к вопросу, который уже обсуждали: «Чем это будет отличаться от любой другой студии?».
К тому моменту, как дома будет сформирована подходящая акустика — там станет нереально жить. Раз уж мы заговорили о дизайне звука, то хотелось бы узнать о том, кто отвечает за дизайн звука Оргии Праведников?
Юрий Русланов: Алексей!
Алексей Бурков: Я не то, чтобы отвечаю за саунд ОП (Оргии Праведников) как таковой. В группе я — это такая собачка, которая бегает вокруг стада овец и кусает всех за лодыжки, дабы никто не разбредался в разные стороны.
Как ни крути ручки на комбиках, звук делают именно руки музыканта. Первоклассного музыканта ничем не «задушишь», ни с кем не спутаешь.
На самом деле, если я вдруг когда-нибудь соберусь сделать свой сольный проект, то он вряд ли будет хоть как-то похож на то, что мы делаем в рамках ОП. То, что у нас получается вместе — это продукт стопроцентно совместной работы.
Мои же обязанности состоят в том, чтобы свести все концы с концами. Организовать людей таким образом, чтобы каждый имел возможность максимально самовыразиться. Ну и, вроде как, от альбома к альбому такие организационные моменты у меня получаются все лучше и лучше. По крайней мере, во время работы над альбомом «Для тех, кто видит сны. Vol. 2», который только готовится к выходу, у меня получилось построить процесс таким образом, чтобы все музыканты смогли реализовать все свои художественные идеи и остались довольны финальным результатом. А вот после выхода того же «Шитрока» недовольные все-таки были. Но это уже тема для отдельного разговора.
Юрий Русланов: На мой взгляд, вопрос саунд-дизайна студии и результат, который хочет получить музыкант, приходя на студию — это вещи параллельные. Выбирая студию для записи своего инструмента, музыканту неплохо было бы понимать изначально, что он хочет получить на выходе. Каждый музыкант, играя в составе, должен представлять, как звучит его инструмент и как он должен звучать, чтобы максимально качественно и гармонично прозвучала в итоге композиция в целом, а не только его конкретный инструмент.
Участники группы должны слушать друг друга — «цепляться» звуками своих инструментов в процессе игры, и чем лучше они это делают, тем качественнее их звучание как команды. Если человек работает как музыкант, как творческая единица, то он знает, какой звук ему нужен. Он не приходит на студию с просьбами «сделать красиво», а собственными руками крутит ручки на комбах и прочем оборудовании, чтобы добиться желаемого.
Алексей Бурков: Здесь есть еще один момент: как ни крути ручки на комбах, звук, в конечном итоге, делают ручки самого музыканта — я имею в виду звукоизвлечение! Могу сказать точно, что в ОП звучат именно сами музыканты и их индивидуальности, а не их музыкальные инструменты и усилители. В принципе, если взять любой западный альбом, то там ситуация точно такая же — в первую очередь мы слышим музыканта. А, как известно, первоклассного музыканта ничем не «задушишь», ни с кем не спутаешь.
К примеру, сегодня я записывал Андрея Ищенко, барабанщика группы Аркона. В нашей основной студии я слышал великое множество разных барабанщиков, но Ищенко невозможно с кем-либо перепутать. Если за ту же самую установку сядет наш барабанщик Александр Ветхов, то его так же будет невозможно с кем-то перепутать. Почему так получается? Все дело в звукоизвлечении, в его индивидуальных особенностях. И никакими микрофонами, компрессорами и всеми чудесами компьютерного монтажа невозможно сделать из одного человека другого!
Если же говорить о саунде ОП, то мы опять-таки упираемся в характерное звукоизвлечение каждого музыканта группы. Плюс, каждый из нас в высшей степени осознанно отстраивает свой звук, опираясь на предыдущий опыт и понимание того, что он хочет сказать своей партией в конкретной песне.
Помимо этого, сам материал диктует то, как должен звучать конкретный инструмент и вся группа в целом, а также технологию записи. Например, если у меня в песне есть какая-нибудь характерная «кранчёвая» приджазованная партия, то сразу понятно, что ее надо писать не через двухэтажный гитарный стек, а через маленький ламповый комбик и желательно с какой-нибудь тремоло-педалькой…
Так что, подводя итог, саунд любой группы, и ОП здесь не исключение, складывается из индивидуальных особенностей самих музыкантов, их мировоззрения и опыта.
Бывает так, что собирается коллектив из отменного гитариста, великолепного барабанщика и шикарного бас-гитариста. Все они звучат по отдельности, но общего звучания у этой группы нет. Как вообще так получается, когда несколько музыкантов, объединившись друг с другом, находят общую дорогу вперед, свой саунд? Откуда берется эта «химия»? Какой срок нужен для такого взаимодействия?
Алексей Бурков: Срок здесь ни при чем. Приведу в пример, опять-таки, Андрея Ищенко, который переиграл в огромном количестве проектов. Не так давно они с Арконой ездили в тур по Штатам, и на один из концертов пришел бывший гитарист Anthrax (Дэн Шпитц — прим.ред.). Его зацепило выступление Арконы, и он после концерта сам подошел к Андрюхе. Они часа два проболтали про группы, музыкантов, шоу-бизнес… Так вот, к чему я это веду: на Западе, если группа нашла свое фирменное звучание, то это залог успеха коллектива. Ни песни, ни музыка, ни что-то еще не имеют такого эффекта, как саунд группы.
Люди не умеют слушать друг друга. Они умеют слушать свою гитару, свои барабаны, но слышать то, что получается от сложения всех инструментов — не умеют.
Найти свой характерный саунд — это очень сложная вещь, но одна из самых важных в работе музыкантов. Должно сложиться очень-очень много факторов — и суперсостав зачастую не является гарантом успеха…
Артемий Бондаренко: Примеров таких звездных сайд-проектов бесчисленное множество. Одни, по какой-то причине, интересно слушать, другие — нет. У одних все складывается, у других, наоборот, не получается. Все идет от целей самих музыкантов. Мне кажется, что супергруппы не звучат именно потому, что у музыкантов расходятся цели. Каждый из них получил удовольствие от собственной игры, но к общему результату это не привело.
Юрий Русланов: Здесь есть еще один аспект, который необходимо затронуть. Работа профессионалов в «звездных» коллективах и группа, которая ищет свой саунд, свою химию — это две принципиально разные вещи.
Звездные составы — это, как правило, PR, и им самое главное показать себя, о поиске какого-то общего звука никто, как правило, не заботится.
С молодыми группами ситуация обстоит совершенно иначе: люди могут играть вместе довольно долгое время, но не создавать собственного саунда. Причина этого, с одной стороны, довольно банальна, а с другой — довольно глубока. Люди не умеют слушать друг друга. Они умеют слушать свою гитару, свои барабаны, но слышать то, что получается от сложения всех инструментов, не умеют. Из-за этого, собственно говоря, не происходит «схлопывания» саунда, какого-то синтеза между ними. Получается ситуация, когда люди слушают себя в рамках коллектива, но не слушают весь коллектив в целом, то, что происходит между ними во время музицирования.
Ко мне приходят ученики, я ставлю метроном и прошу похлопать вместе с ним в ладоши. Они начинают хлопать, формально в него попадая и считают, что этого достаточно. Я прошу хлопать так, чтобы за хлопком не было слышно метронома, «накрыть» его хлопком. Это уже, как правило, проблема. И дело не в том, что музыкант «кривой» и он мало занимался с метрономом, а в том, что нет навыка играть и слушать одновременно. А именно это и есть умение «играть в составе», слушать других и при этом играть полноценно…
Ответа на вопрос нахождения индивидуального саунда группы у нас нет. Это все равно, что спросить Александра Сергеевича Пушкина: «А как написать такое же офигительное стихотворение, как у вас?»
Алексей Бурков: Раскрою маленький профессиональный секрет. Когда к нам на студию приходит музыкант на запись, после расстановки микрофонов и отстройки чутья, я первым делом даю ему в «уши» его собственный инструмент и после того как он скажет, что ему достаточно, даю ему в наушники микс, под который он будет играть, тоже до того самого момента, пока музыкант не скажет, что ему хватит. Так вот, по тому балансу, который он попросит, между инструментом и миксом, я уже все знаю об исполнителе, даже еще не слышав его игры!
Если музыкант — профессионал, то он всегда постарается «утопить» себя в миксе. Ему нужно слышать контекст и себя в этом контексте, чтобы контролировать все взаимодействия. Непрофессионал попросит много «себя» и совсем чуть-чуть фонограммы. Иногда и вовсе бывают вопиющие случаи, когда музыкант просит оставить только метроном и свой инструмент, без аккомпанемента!
А что касается вопроса нахождения индивидуального саунда группы… это все равно, что спросить Александра Сергеевича Пушкина: «Скажите, пожалуйста, а как мне написать такое же офигительное стихотворение, как у вас? Сколько времени на это нужно?». Да, время — важный элемент, но помимо него музыкантам нужно еще много всего, чтобы зазвучать, как единое целое. А в некоторых случаях, талант может и не помочь.
Я неоднократно наблюдал, как у некоторых клиентов нашей студии альбом складывался в единое целое легко и просто, а у некоторых, наоборот, никак не складывался, и порою я не могу понять причину, почему в одном случае все складывается удачно, а в другом нет. Вроде и материал отличный, и музыканты сильные, а не складывается — и все тут…
В общем, все зависит от огромного количества факторов.
Юрий Русланов: Стоит еще учитывать, что помимо звука и умений людей, есть еще множество более тонких моментов — те же взаимоотношения между участниками коллектива. К примеру, пришли бас-гитарист и барабанщик, которые накануне поссорились по какой-то причине. Как вы думаете, сыграют ли они хорошо вместе? Конечно, нет. Плюс всегда есть еще причины организационного характера — опоздания на репетицию, например, очень сильно «выбивают» из колеи.
На наш взгляд, супергруппы проще подходят к вопросу общего звучания, а участников таких коллективов больше интересует собственная выгода. Получается, что в группе каждый тянет одеяло на себя, в ущерб этой самой «химии». Молодым музыкантам же этот момент будет важнее. Найти свой собственный саунд, чтобы легче узнаваться публикой — это так же важно, как наличие хорошего материала и многих других факторов.
Артемий Бондаренко: В принципе, в этой ситуации есть и третий путь — сделать саунд, как у кого-то или на основе чьих-то успешных (или не очень) наработок.
Алексей Бурков: Этим, если честно, страдают 90% современных групп.
Юрий Русланов: Кстати говоря, это довольно страшная вещь. Получается, что люди на пути собственного творческого роста и развития попросту останавливаются на этапе копирования других групп. Люди зачем-то решают, что их стиль музыки вот такой, а значит звучать они должны так, как звучат яркие представители этого стиля. Собственно, ничего нового такие группы, с музыкальной точки зрения, сказать не могут.
Артемий Бондаренко: Такой подход к делу, конечно, имеет право на существование, но тогда нет смысла говорить о музыке и творчестве. Это учебный процесс, не более того. И его нужно перерасти.
В России есть проблема того, что у групп нет наставников. То есть таких людей, которые бы подсказали, в какую сторону стоит двигаться.
Алексей Бурков: Не соглашусь. К примеру, на наших отечественных студиях есть такие многофункциональные сотрудники. Это звукорежиссеры — они и саунд-продюсеры, и сами себе техники, и музыканты, и преподаватели в одном флаконе. И именно звукорежиссеры подсказывают музыкантам, где они торопятся или отстают, где «высят», а где «низят», какая гитара лучше подойдет к песне и на что лучше поставить акцент, а что лучше скрыть…
Юрий Русланов: На самом деле, на Западе музыка — это все-таки индустрия, в которой прописаны все роли. Есть люди, жмущие красную кнопку в студии, есть люди, отвечающие за материал, есть те, кто отвечает за концерты и т.д.
Артемий Бондаренко: Плюс ко всему, на Западе музыка — это область, где есть множество узких специальностей. У нас же приходится быть универсальным человеком.
Еще есть такой момент: группа, отправляющаяся на студию ради записи собственного материала, должна быть готова к тому, что им скажут люди, работающие там, по поводу связок райда с гитарой, уровней и баланса. Люди должны быть готовы услышать критику и воспринять то, что им советуют. Хотя, в случае с нашей студией, это скорее не критика, а практические советы. Мы прекрасно понимаем, как можно обломать весь процесс неверным словом.
Понимаете, мы ведь не рекламируем специально свою студию, и к нам приходят люди целенаправленно. Эти люди знают, к кому приходят и зачем, что самое главное. С такими музыкантами, как минимум, интересно работать нам самим: есть возможности делиться знаниями, есть понимание того, что все сказанное не уйдет в пустоту — люди обдумают это, воспримут в процессе работы, дабы улучшить конечный результат.
Алексей Бурков: Кстати, по выходу того или иного альбома нам неоднократно звонили наши клиенты, чтобы поблагодарить, порой в неприлично лестных выражениях, за наш подход и отношение к делу.
А весь секрет лично нашей работы состоит в том, что мы искренне хотим помочь другим музыкантам. Все, что мы сами знаем, мы применяем на практике во время записи наших клиентов. На нашей основной студии имеется большой парк инструментов: электрические и акустические гитары, бас-гитары, усилки, кабинеты и мы с радостью даем их бесплатно музыкантам на запись, чтобы добиться лучшего результата.
Артемий Бондаренко: Короче говоря, для того, чтобы на выходе получилась хорошая работа, музыку стоить пропустить через себя. Надо сопереживать человеку, помогать ему всеми возможными способами. Надо «прожить» записываемые песни и, в особенности, альбомы. Поэтому, когда работаешь в таком ключе, то хочется, чтобы итоговый результат был максимально качественным, чтобы самому тебе было не стыдно.
Алексей Бурков: Кстати, буквально на днях был презентован новый альбом группы ХБ, где играют Павел Фахртдинов и Алексей Вдовин. Вот и еще один альбом, полностью записанный и сведенный на нашей студии, которым можно похвастаться — прекрасный материал, отличный звук! Свой предыдущий сольный альбом Паша писал, кстати, тоже в стенах нашей студии. Мы даже там все поиграть успели: Тёма на басу, я на электрухе, Серега на акустике и даже попел в песне Терминатор.
Непроизвольно возникает такой шуточный вопрос. Бывали ли случаи, когда приходилось говорить музыкантам что-то вроде: «Ребята, идите домой…»
Алексей Бурков: У меня, по-моему, ни разу не было такого. Я до последнего бьюсь.
Юрий Русланов: Бывали подобные случаи, но не совсем так, чтобы отправлять кого-то домой.
Ко мне на домашнюю студию как-то приходила группа писать вокал в альбом. Я готовлю все к записи голоса, ставлю микрофон, но когда начинается сама запись, то понимаю, что человек не то, что в ноты не попадает, он поет попросту мимо, хотя и очень уверенно.
Я предложил вокалисту отложить запись и поработать под фоно, чтобы просто послушать вместе с ним, что он поет. В итоге, мы около месяца или двух с ним ничего не писали, а занимались вокалом. И когда я чувствовал, что он, может быть, с пятнадцатого дубля сможет спеть одну фразу — ставил микрофон и записывал его. В таком ключе был записан весь альбом.
Алексей Бурков: Кстати, альбом получился хороший. После его выхода я не раз слушал его весь целиком уже просто так, для удовольствия, хотя до этого «услушивался» им на студии, в процессе записи.
Возвращаясь к разговору о звучании. Что последнее слушали из музыки? Что понравилось? Что почерпнули для себя? Подметили какие-то интересные моменты в релизах других коллективов, которые хотелось бы воспроизвести по своему?
Алексей Бурков: Последнее, что я всерьез прослушал — это альбом Muse «Drones». После того, как я насладился самим материалом пластинки, я послушал его еще несколько раз, уже прицельно обращая внимание на всякие профессиональные нюансы.
Ну, что могу сказать — Muse, как и всегда, законодатель моды. Пена осядет, народ повозмущается и начнет делать также. На альбоме есть масса крутых решений, но есть и моменты, которые мне не понравились: на мой взгляд, на этом релизе полностью «убита» индивидуальность барабанщика. После всей этой пресловутой «копипастии» и подкладывания сэмплов, задаешься вопросом: «А где сам барабанщик?». И еще очень много грубых склеек, которые не особо будут заметны простым слушателям, но при внимательном прослушивании они бросаются в глаза. При хорошем изначальном материале, в итоге все настолько «подвинуто» и «склеено», что это, по-моему, уже перебор.
Но в целом, несмотря на недостатки, альбом сильнейший; и после того, как этот диск вышел в свет, мир уже не сможет быть прежним. Теперь придется делать так же :).
Юрий Русланов: В моем случае, последний прослушанный альбом будет тот же Muse. К слову сказать, Muse — одна из моих любимейших групп, так что мне несколько легче отслеживать их музыкальное развитие от альбома к альбому. Сначала Muse использовали мелодичные риффы, затем риффы заменили электроникой, потом электроника заменилась симфоническими элементами. Видно, что музыканты все время ищут какие-то новые и интересные ходы и решения.
Последний альбом — это такой симбиоз всех элементов, использовавшихся ранее от одного диска к другому. Плюс, ко всему этому добавилась некая «механичность». С одной стороны, большое количество ультрасовременных вещей в последней работе обламывает, что возвращает нас к разговору о том, что все группы одинаковые. Но, в то же время, с другой стороны, в их творчестве очень много реально интересных саунд-решений, сочетаний инструментов, много сказано «между нот», как «между строк».
Артемий Бондаренко: Я, наверное, буду оригинальным, но я Muse не слушал вообще. Последнее, что я послушал — это альбом U2 «Songs of Innocence». Собственно, он бесплатно достался мне, когда Apple рассылала его всем через iTunes. Я долго «спотыкался» об обложку альбома в списке песен, вздрагивал, все думал, как он ко мне попал. В итоге решился его послушать.
Альбом мне понравился тем, какое место в музыке занимает ритм-секция. Она ровно там, где должна быть: не лезет вперед, нет бешеных и назойливых атак инструментов и т.д. При этом там богатая полифония и голосовые дела.
Чем отличается подход отечественных музыкантов к работе в студии от подхода западных?
Юрий Русланов: Мы не в курсе, так как не работали с зарубежными музыкантами. Но одно могу сказать наверняка. Сколько я смотрел разных видео, как та же Metallica писала свой Black Album, как пишутся Slipknot и Rammstein — там все точно так, как и везде. Такие же люди, образно говоря, такое же пиво на микшерном пульте (смеётся). Конечно, все несколько «жирнее» выглядит, но в целом подход аналогичный.
Надо чаще писаться на студиях, чувствовать, что это такое и обязательно готовиться к записи, отрабатывая дома.
Артемий Бондаренко: В целом, глядя на такие видеозаписи из студий, обращаешь внимание на то, что тон-студии за границей посерьезнее. Все это крайне заманчиво выглядит, но и стоит соответственно. Но подход у всех схожий, не считая каких-то собственных фирменных «фишек», которые музыканты не стремятся сдавать всем. И, как мне кажется, дело не в том, что они боятся, что все начнут делать так, как они, а в том, что к таким решениям и методам музыканты пришли через собственный опыт. Я считаю, что весь секрет в личном опыте.
В России тоже достаточно музыкантов с богатым опытом, которым они, в принципе, делятся на различных мастер-классах. Мы, например, применяем собственный опыт во время занятий с учениками. Все строится на личных умениях, но нужна какая-то база, которая постепенно выстраивается, обрастает новыми вещами. Готовых решений, чтобы сделать «все круто», попросту нет.
Юрий Русланов: Как ни крути, все строится на опыте, на умении работать в студии, ориентироваться в звуке. К примеру, только со временем проходит такая вещь, как «боязнь красной кнопки», когда люди после нажатия на REC спокойно работают, для них ничего не меняется. В общем, надо чаще писаться в студиях, чувствовать, что это такое. Это приходит с опытом.
В любом случае, всем — и звукорежиссеру, и самим музыкантам — нужно создавать комфортную атмосферу во время звукозаписи, чтобы человек чувствовал себя уютно, практически как дома.
Алексей Бурков: Кстати, атмосферу на записи создает именно звукорежиссер. Собственно, им (звукорежиссерам) можно посоветовать быть более чуткими и человечными по отношению к музыкантам во время работы. Музыкантам же стоит посоветовать одну единственную вещь — как можно лучше готовиться к записи, отрабатывая дома все до мельчайших нюансов.
Юрий Русланов: Да, подготовка крайне важна. Если она есть — тогда на студии будет идти процесс творчества, а не «сыграл/не сыграл». Тогда можно будет выбирать между отличными дублями, а не постоянно переписывать их. С подготовленными людьми остается время для работы со звуком, для поиска индивидуального саунда.
Алексей Бурков: К примеру, во время записи последнего альбома ОП у меня никак не получалась одна гитарная партия. Она совершенно не сложная, но по какой-то причине никак не давалась мне, ну не мог я ее сыграть так, как надо. И я занимался дома две недели подряд по шесть-восемь часов в день, гоняя этот 45-секундный фрагмент по кругу в медленном темпе. В итоге я пришел и просто сыграл его.
Надо до такой степени прорабатывать материал, чтобы на студии играть его вдохновенно, а не думать о нотах.
Подготовка к записи от подготовки к концертному выступлению отличается кардинально?
Алексей Бурков: Да, и очень сильно. Вот, к примеру, во время записи какие-то гитарные партии я не должен играть целиком, от начала и до конца. Это происходит по причине того, что разные части одной партии должны быть сыграны на разных инструментах через разные усилители. Запись электрогитары — это почти всегда запись фрагментами. Сначала записали все риффы, контрапункты, затем записали чистый звук, за ним кранчевый звук, следом квакушку, соло и т.д. Каждый фрагмент нужно готовить и записывать отдельно.
На студии надо сделать все для достижения максимального качества звучания, а на концерте — для максимального драйва.
Когда же мы готовимся к презентации нового материала, мне приходится фактически переучиваться заново, потому что я попросту не помню уже песню целиком от начала и до конца. Отыграв какой-то рифф, мне по привычке хочется остановиться вместо того, чтобы включить дилэй и перейти к соло.
Есть еще такое отличие: на студии ты не имеешь права на ошибку совсем, потому что эта запись будет переслушиваться и переслушиваться многократно разными людьми. На концерте же у тебя есть такое право, ведь люди, помимо нот, воспринимают еще кое-что, непосредственно льющееся со сцены прямо им в сердце. На концерте никому не интересно смотреть и слушать музыканта, оттачивающего каждую ноту, здесь нужен драйв, нужно, что называется, «жечь напалмом». Конечно, в такой ситуации есть место для ошибок и помарок, но в них нет ничего страшного, если есть драйв.
Нужно понимать, что когда ты работаешь в студии, то микрофон пишет только звук, который ты извлекаешь, и не пишет героические позы, размахивание хаером и пр. и пр. То есть, на концерте и в студии рычаги воздействия на публику совершенно разные.
Артемий Бондаренко: Кстати, о поведении в студии. Я как-то читал большое интервью с Трентом Резнором, в котором он рассказывал о записи альбома Мэрилина Мэнсона. Для передачи особенно депрессивных эмоций Мэнсон забивался куда-то под стол и пел оттуда. Я это к тому, что те элементы, которые «сработают» на концерте, не будут работать в студии.
Юрий Русланов: Средства выражения во время выступления и во время студийной работы совершенно разные. Разный «посыл», направленный на разное. Когда ты работаешь в студии, то ты сосредоточен на том, что играет у тебя в наушниках и на том, что получится по итогам записи. А когда ты стоишь на сцене, то ты сосредоточен на том, чтобы завести слушателей.
Алексей Бурков: Лично я пишусь только сидя и с закрытыми глазами, максимально погружаясь в материал.
В общем, студия и концерт — это разные жанры, как кинематограф и театр. Такое сравнение, как мне кажется, точно отражает разность подходов к процессу. Студия — это скорее кинематограф, все крупным планом, и ты должен порою заставить зрителя вскочить с места лишь движением одной брови. В театре же для этих целей нужно картинно размахивать руками, сардонически хохотать и, заламывая руки, хвататься за сердце, как можно громче декламировать, чтобы тебя услышали на галерке. Если использовать театральные приемы перед камерой, то это будет выглядеть смешно. Вроде бы и в театре актер, и в кино актер, но методы и подходы у них совершенно разные. Так и с музыкой.
Юрий Русланов: Самое смешное заключается в том, что человек, слушающий альбом, думает, что он слышит все эти «размахивания руками и хватания за сердце», хотя на деле этого нет.
Короче говоря, на студии надо сделать все для достижения максимального качества звучания, а на концерте — для максимального драйва.
Многие вокалисты отлично звучат на концертах, но на записях этого драйва нет и в помине. Как раскачать себя в студии таким образом, чтобы передать эту энергию?
Юрий Русланов: Этот вопрос имеет множество важных аспектов. Во-первых, важен профессионализм самого исполнителя. Когда перед тобой стоит микрофон, то очень тяжело зарядиться неким драйвом, появляющимся во время концерта. Но все приходит с опытом, с подготовкой к вокальной записи. С технической точки зрения, все должно быть подготовлено на высшем уровне.
Немаловажный фактор — работа со звукорежиссером, который должен создать для вокалиста максимально удобные и комфортные условия. Вокалист должен хорошо слышать микс, при этом не стараясь перекричать его. То есть, громкость микса в наушниках должна быть на некотором идеальном и комфортном для певца уровне. Слишком громкий микс заставит человека перекрикивать музыку, надрываться, в то время как слишком тихий микс приведет к тому, что певец начнет «прятаться» за музыкой, не выкладываться на все 100%. Короче говоря, отстройка микса очень важна.
Вокалист пишется последним, а это значит, что от того, насколько кайфово и драйвово записана сама музыка, зависит и качество работы певца. Получается, что певец должен, в переносном смысле, ощутить энергетику музыки, энергетику живого выступления и спеть на должном уровне. Бывают случаи, что вокалист не выкладывается по полной программе по причине того, что микс, который он слышит в наушниках, «не заводит» его. То есть, возможно, проблема кроется в записанном материале. При этом, если видно, что человек завелся от звучащего в его наушниках, то нужно ловить первые 2-3 дубля, которые будут, скорее всего, успешными.
Я часто прошу вокалистов вспомнить о том, что они чувствовали, когда писали текст песни или музыку. То есть, стараюсь вернуть те эмоции, которые были у человека в момент написания, чтобы он не думал о микрофоне, а думал о чувствах. Нужно войти в какой-то контакт с вокалистом, быть с ним честным и постараться помочь. Я один раз зацепил вокалистку фразой, на которую сам даже не обратил внимания: «Ты просто пожалей труд ребят, которые это все записывали. Они ведь сыграли для того, чтобы ты спела». И на нее это подействовало.
Алексей Бурков: Звукорежиссер должен всеми силами помочь вокалисту вжиться в образ того «героя», о котором повествует текст песни. Нужно находить правильные слова и говорить их в нужный момент, чтобы вокалист максимально прочувствовал то, о чем поет.
Вспоминается один случай из нашей студийной практики: в конце песни «Гимн» с альбома «Для тех, кто видит сны. Vol. 1» есть выкрик на латыни: «Аdоrаmus tе, О Сhristе Dоminum!». У Калугина все никак не получалось подать эту фразу должным образом. Количество «свежих» дублей стремительно сокращалось — и вдруг, как всегда это бывает, в самый последний момент, нашлись нужные слова, и я сказал Сереге: «Ты кричишь это так, как будто ты Его на рынке продаешь». И это, с одной стороны, настолько задело, а с другой, наоборот, подстегнуло меня и Серёгу, что он тут же встал к микрофону и записал все так, как надо.
Артемий Бондаренко: Вокалист сможет максимально показать свою харизму во время пения в студии только в том случае, если остальные участники коллектива проявят свою харизму до этого момента на максимальном уровне во время записи самой музыки.
В таком случае, как построить процесс записи на студии эффективно с точки зрения музыканта?
Алексей Бурков: Музыкантам, собравшимся записывать альбом, я могу посоветовать сделать следующую вещь — запишите свою репетицию на микрофон или на диктофон в своем смартфоне. Не важно, что это будет — весь альбом или только одна песня. Так вот, если в результате получится вполне внятная запись, с поправкой на качество самого диктофона, то, скорее всего, и на студии проблем не будет. А вот если нет, и через диктофон мы услышим адовый бардак, то надо разбираться в чем причина: в аранжировке ли, в исполнении или еще в чем, и на студию идти рановато.
В песне нужны целиком продуманные партии всех инструментов. Не нужно играть «под кого-то».
Самая частая композиционная ошибка, которую я встречаю у очень многих русских групп — это дублирование функциональных линий. Допустим, сочинил вокалист какую-то песню под гитарку. Затем барабанщик и басист придумывают свою партию примерно в том же движении, со схожей фразировкой. А затем приходит электрогитарист, который начинает на своем инструменте играть практически тот же ритмический рисунок, что и вокалист на акустике. В итоге получается, что все играют одну и ту же партию, звуки толкаются и мешают друг другу.
А теперь давайте рассмотрим простейший, но крутой пример — знаменитую Smoke On The Water. Гитарный рифф играется четвертями, то на сильную, то на слабую долю. Бас-гитарист играет восьмухи, барабанщик шестнадцатые по хай-хэту, акцентируя слабую долю, а в бочке и малом — четверти, которые связываются с партией баса через чередование слабых и сильных четвертей в электрогитаре. В итоге получается, что все партии существуют в своем индивидуальном движении, но связаны друг с другом через акценты и подразумеваемые длительности. Если такого рода разделения и единства нет в самой идее композиции, то ни один звукорежиссер в мире не сможет свести этот материал, не прибегая к жестким компромиссам.
Юрий Русланов: Я сейчас работаю с одной группой, у которой имеется проблема перенасыщения аранжировки. Ребята любят «навалить»: тут гитара, здесь гитара, здесь еще что-то, тут еще соло на басу, здесь еще дополнительные гитары. В общем, получается такая каша. А если в музыке оставить только бас, гитару и ударные, то получается, что все три инструмента играют одно и то же. Таким образом, «наваливание» инструментов и партий — это попытка решить проблему непродуманности музыкальных партий каждого инструмента, попытка замазать ее. Получается, что проблема кроется в базе самой песни, нужно расчищать композиционную ткань, делать ее ясной, фактурной и говорящей.
Есть прекрасный принцип: если партию можно выкинуть из аранжировки, то… ее надо выкинуть.
Артемий Бондаренко: Конечно, не стоит воспринимать все сказанное в том ключе, что так нужно делать всегда. Бывают моменты, когда всей группе стоит сыграть одинаково, продублировать риффы. Все зависит от поставленной задачи.
Если кажется, что в музыке чего-то и где-то не хватает, то вполне возможно, что в аранжировке есть что-то лишнее, что мешает треку. Тогда надо «расчищать» композицию.
Юрий Русланов: Кстати, я помню те времена, когда еще не было всех этих цифровых диктофонов. Мы баловались тем, что записывали все на ленту и потом прокручивали аранжировку в два раза быстрее — слушали сочетание партий и инструментов, порядок частей в песне и так далее.
Алексей Бурков: Есть один хороший принцип в работе с аранжировкой: если партию можно выкинуть, то ее надо выкинуть. А вот если кажется, что чего-то не хватает, то тут начинается самое сложное, т.к. создание любой песни — это всегда задача из разряда «пойди туда, не знаю куда; найди то, не знаю что».
Юрий Русланов: Поделюсь небольшим секретом от Оргии Праведников, хотя он и основан чисто на моем личном опыте. Попробуйте в мультитреке включить, к примеру, только бас и послушайте всю песню. Если в какой-то момент вам станет неинтересно слушать партию баса, значит в аранжировке имеется «дыра». И, скорее всего, так и будет. Затем аналогичные действия проделайте с партией электрогитары. Там, где вам будет неинтересно слушать гитару, будет неинтересно слушать и саму песню, потому что гитара играет глупость.
В песне нужны целиком продуманные партии всех инструментов. Не нужно играть «под кого-то». Тогда и музыку и партию в отдельности будет интересно слушать.
Артемий Бондаренко: В общем и целом, подготовка к записи в студии — это очень глубокий процесс. С момента написания песни нужно готовиться к ее записи.
Кстати говоря, совершенно не плохо писать какие-то черновики, если есть такая возможность. Пускай они будут самыми простыми, сделанными в домашних условиях. Потом их можно показать на студии звукорежиссеру, чтобы ему проще было представить то, что группа хочет получить в конечном итоге.
Алексей Бурков: С черновиками есть одна сложность. Бывает так, что музыканты, по своей неопытности, во время записи черновиков, что называется, «расстреливают все патроны». И когда дело доходит до профессиональной записи, то песня уже не звучит так драйвово, как она должна звучать. Черновик должен быть ориентиром, не более того.
Кстати, в последнее время мы часто практикуем лайвовую запись как раз по этой причине, чтобы не «расстреливали» — пишем несколько инструментов одновременно в одном акустическом пространстве. Собственно, альбом Павла Фахртдинова, о котором мы уже говорили, записан именно по такой технологии: бас, барабаны, гитара записывались живьем и без метронома. Только потом уже дописывались какие-то отдельные инструменты и вокал. В итоге, исполнение получилось максимально живым и естественным.
Юрий Русланов: Некоторые репетиции мы записывали на два телефона, а потом совмещали дорожки на компьютере, раскидывали их влево и вправо по панораме, чтобы получить эдакое стереозвучание. На основе этого делали оценку того, все ли складывается в музыке, и если песня звучала даже в таком формате, то приступали к ее записи. Своего рода shit-контроль.
Раз уж мы затронули тему отличия подготовки к записи и к живому выступлению, то расскажите, по вашему личному опыту, как лучше провести саундчек? Как правильно выстроить этот процесс в условиях «сборных» концертов?
Алексей Бурков: Условия сборных концертов, в принципе, мало чем отличаются от условий сольных концертов. Как правило, на саундчеке сборного концерта нужно сделать все то же самое, что и на саундчеке сольного концерта, но только быстро.
Мы не станем говорить о том, как лучше провести саундчек, а расскажем о том, как проводим саундчеки мы.
Артемий Бондаренко: В первую очередь, должна быть проведена работа с самим залом. Где-то за час до нашего появления в зал приезжает наш звукорежиссер, который начинает слушать любимую музыку, гоняя одну и ту же песню по кругу много-много раз.
Весь успех построения звука, в принципе, зависит от акустических характеристик самого помещения, в котором пройдет выступление. Если в зале по ушам сильно бьют низы, то это надо отстраивать. Затем нужна отстройка мониторов на сцене, эквализация с учетом акустических особенностей зала.
Старайтесь возить на концерты максимум собственного оборудования.
При этом, неплохо проверить все мониторы, имеющиеся в зале — зачастую они бывают «убитые» и т.д. Если на мониторе убиты «пищалки», то, понятное дело, не стоит ставить такое оборудование вокалисту. Лучше поставить «убитые пищалки» барабанщику, для которого такого рода неисправность не критична.
В любом случае, все должно быть настроено таким образом, чтобы вокалист хорошо пел во время концерта. На концерте ведь какая главная претензия? «Нам не слышно слов!». Прежде всего, комфортно должно быть вокалисту. Но, конечно же, комфортно должно быть всем музыкантам, чтобы концерт прошел качественно.
Но вообще, стоит стараться привозить максимум своего звука. У гитариста должен быть свой тракт или хотя бы преамп. Я, например, всегда привожу свой басовый преамп. Леша поступает аналогичным образом. В общем, чем больше ты привезешь своего, тем лучше будет для тебя и для всего концерта. Да и звукорежиссеру, если у группы таковой имеется, будет легче работать с уже знакомым оборудованием, чем с тем, что находится в зале.
Для акустической гитары мы всегда возим свой тракт, вне зависимости от того, куда отправляемся играть: это специальный комбик, специальный компрессор и т.д. Микрофон, особенно вокалисту, необходимо иметь свой, подобранный под индивидуальные особенности голоса человека. В нашем случае, у нас есть 4 микрофона, каждый из которых был подобран специально под каждого вокалиста в группе.
Кстати, самое убитое оборудование в клубах — это ударная установка. И очень мало барабанщиков уделяют внимание ее настройке, подтягиванию пластиков тех же томов. Перед концертом стоит внимательно подойти к отстройке ударной установки, чтобы потом ничего не гудело и не звенело. Странно, группы считают, что гитару нужно настраивать, а барабаны нет — это такой же музыкальный инструмент!
В общем, старайтесь возить максимум собственного оборудования.
Юрий Русланов: Саундчек, в принципе, это классическая схема: настройка портальных эквалайзеров, коммутация и прохождение сигналов, а затем индивидуальная настройка инструментов. Не думаю, что наш опыт проведения саундчеков сильно отличается от практики большинства музыкантов.
На сцене должна быть любовь и не должно быть насилия.
Настройка сцены — тоже важный момент. То, как хорошо группа слышит себя на сцене, влияет на качество игры коллектива. Поэтому настройка бэклайна — важная и большая работа, во время которой нужно добиться максимальной сбалансированности звучания всех участников коллектива на сцене.
Важно учитывать пожелания друг друга, но не перегибать палку. Бас-гитаристы и гитаристы часто любят завысить собственную громкость, чтобы сильнее «качать» во время игры, но их мало волнует, что вокалист попросту «умирает» от такого количества низов. Нужно найти взаимопонимание между всеми участниками коллектива в этом вопросе.
Алексей Бурков: От себя дам небольшой практический совет гитаристам. Чаще всего в клубах комбик или половинка гитарного стэка стоит просто на полу. В такой ситуации, когда звук «дует» вам в ноги, услышать себя будет проблематично. Достаточно просто поднять это все на нужную высоту, чтобы услышать свой прямой сигнал и не придется раскачивать свой тракт до боли в ушах у всех остальных музыкантов на сцене.
Помимо всего прочего, желательно расставить всех участников коллектива и все источники звука таким образом, чтобы всем было комфортно и, самое главное, слышно друг друга без дополнительного мониторинга. Как говорится, на сцене должна быть любовь и не должно быть насилия.